Читать книгу "Город Солнца. Голос крови  - Евгений Рудашевский"

Из такого противоречия Максим сделал один вывод: отец хотел заочно защитить семью Дельгадо и поэтому в своих тетрадях, которые рано или поздно могли попасть в руки Скоробогатова, рассказал о мнимых сомнениях Гаспара – о том, что он якобы давно вышел из дела. В этом была своя логика. Шустов-старший задумал сложную комбинацию, а годы, проведённые в Шри-Ланке и Ладакхе, помогли ему просчитать каждый шаг. И что оставалось Максиму? Только следовать правилам, которые установил отец, довериться его безумию. Времени для сопротивления и размышлений не осталось. Максим сейчас не успевал толком обдумать даже утренний разговор с Димой.

Они завтракали в кафе напротив автовокзала, когда Дима предложил отдать все материалы Скоробогатову. Точнее, вскользь упомянул, что готов в любой момент позвонить Егорову и договориться с ним о передаче найденных писем и статуэтки Инти-Виракочи.

– Мы можем остановиться. Знаю, ты боишься, что люди Скоробогатова сами не разберутся, ничего не найдут и тогда опять придут к нам, а мы уже упустим все нити и никакими клятвами не докажем, что нам больше ничего не известно, знаю… Просто имей в виду.

Димино «просто имей в виду» Максиму не понравилось. В последние дни его предательство там, в Индии, как-то позабылось, а теперь неприятный привкус старых подозрений вернулся. «Они сказали, что ты заигрался. Сказали, что ты упрямый, как и твой отец. Не сможешь остановиться! И всех погубишь! И себя, и других. Я хотел помочь. Я только хотел помочь…» Не лучшее оправдание.

За окном тем временем всё изменилось. Не доезжая до Чилькаль, автобус свернул налево и оказался на двухполосном, сейчас пустовавшем шоссе. Оно вело прямиком в горный город Уарас. До него отсюда было двести четыре километра. Там Максим планировал остановиться перед поездкой в Чавин-де-Уантар, который даже нельзя было назвать полноценным городом – скорее посёлок, возведённый возле затянувшихся на многие годы раскопок, не более того.

Дорога петляла по зелёным долинам с банановыми рощами и порожистыми речками – в них мылись и стирали местные жители, – а прежний безжизненный фон песчаной пустыни сменился массивами пятнистых гор. Автобусу предстояло одолеть несколько перевалов, чтобы в конечном счёте спуститься в лощину реки Санта, зажатую между хребтами Чёрных и Белых Кордильер.

В отдалении среди цветущих полей виднелись ухоженные, несмотря на очевидную бедность, хозяйства. Там же стояли и отдельные жилые дома, надёжно спрятанные за колючими зарослями барбариса – его кусты отсюда казались грядами зелёного дёрна с торчащими из него отдельными штыками прутьев.

Чем выше уводила дорога, тем теснее становилась лощина. Максим ждал, что подступавшие к ней горы вот-вот сомкнутся, однако очередная петля серого асфальта неизменно выводила автобус к различимому просвету между ними. Одолев долгий серпантин перед поворотом к национальному парку Уаскаран, автобус и вовсе выехал на зелёные высокогорные просторы, где ощутимо и узнаваемо пахнуло влажными джунглями. Окна запотели. Повеяло холодом – он разбудил Аню. Не желая просыпаться, она попросила Максима достать ей палантин и, закутавшись в него, возвратилась к беспокойной дорожной дрёме.

Убедившись, что Аня спит, Максим развернул четвёртое письмо. В нём рассказывалось о художнике Оскаре Вердехо, единственном мастере из приходной книги, которому удалось восстать из мёртвых, и тайном обществе в Севилье – из ауровильских тетрадей Максим уже знал, что его собрания проводились в особняке, принадлежавшем Затрапезному. Среди основателей общества предположительно были и дель Кампо, и сам Затрапезный. Они обещали каждому новому участнику «свободу творчества за пределами самых смелых фантазий», что бы это ни значило. Теперь же Шустов-старший писал об окончательно доказанной связи общества с Городом Солнца.

Гаспар, не хотел отвлекать тебя неоправданными надеждами, поэтому не сообщал, что последние два месяца охотился за документами об обыске, проведённом в сентябре тысяча семьсот восемьдесят шестого года в доме одного из севильских художников. По предположению местных властей, там проводились незаконные и во многом крамольные встречи. Тогда были арестованы шесть человек. Среди них оказался и наш Вердехо. Обыск и арест состоялись почти за год до его отплытия в Перу. Теперь сообщаю не только о самом факте этих поисков, которые ты два месяца назад непременно назвал бы пустой тратой времени, но и о том, что они увенчались успехом.

Ничего криминального власти не обнаружили, однако вынесли участникам встречи предупреждение и рекомендовали в дальнейшем обсуждать вопросы искусства в более официальной и подходящей для этого обстановке. Так вот, сполна изучив найденные материалы, я нашёл главное – новую брошюру из тех, что рассылало общество «Эль соль де ля либертад», как они себя именовали. Нам уже известно, что Вердехо ранее передавал подобную брошюру своему другу в надежде, что тот согласится пойти с ним на, скажем так, собеседование в севильский особняк Затрапезного. Возможно, и в этот раз он рассчитывал найти себе компаньона, потому что идти один побаивался. Как результат – конфискованная брошюра, обладание которой я считаю удачей, и дело не в её исключительной полноте по сравнению с первой брошюрой, а в том, что анонимный автор чуть ли не с первых строк призывает сжечь её после прочтения. К счастью, Вердехо поленился исполнить его призыв.

Копию брошюры перешлю тебе отдельно. Исчезновение моего предыдущего письма – или ты его всё-таки получил? – считаю подозрительным. Пока укажу, что получил в сухом остатке.

Итак, в брошюре сообщается, что группа меценатов – тут имена Затрапезного и дель Кампо не упомянуты, едва ли из скромности, однако допускаю, что меценатов могло быть больше и список оказался бы чрезмерным, – взялась за грандиозный проект: строительство города абсолютной творческой свободы. «Вдали от шума войн, стона голодающих и ворчания критиков (sic!)». Город объявлен воплощением идеалов Томмазо Кампанеллы и назван Городом Солнца, а его жителям, соляриям, обещана свобода от налогов, сословных предрассудков, политического надзора, воинской повинности, а главное, свобода от нужды и кровавой тирании ростовщиков – солярии никогда не задумаются о продаже собственных трудов и сосредоточатся на само́м акте творения.

Далее привожу по тексту:

«Современный город роскоши посреди диких джунглей. Возрождённый Эдем для избранных творцов. Если вы читаете эти строки, значит, у вас есть шанс войти в их число. Лишь самые одарённые поднимутся на ковчег культуры, готовый плыть прочь от мирских бурь и сохранить истинную суть обновлённого человека. Когда весь прочий мир захлебнётся в крови собственной злобы и алчности, мы вернёмся на руины погибших цивилизаций глашатаями новой эры благоденствия и разума».

Текст сопровождают занимательные картинки. Вот некоторые из них. Привожу, с твоего позволения упростив их композицию, чтобы дать тебе общее представление о том, с чем я столкнулся. Обрати внимание на Инти-Виракочу, он едва заметен, но его наличие несомненно, как и наличие в очередной раз встречающейся надписи «Yanapanampaqqa qakaqta cielopis», что на кечуа, как ты понимаешь, означает «столбы, подпирающие небосвод». Суть этих «столбов», к сожалению, мне до сих пор не ясна.